На заре воскресения, когда смерь была побеждена.

Третье утро после распятия наступило медленно. Над Иерусалимом тянулся серый предрассветный туман. Город еще спал, но в душе Марии Магдалины сна не было с той самой пятницы, когда её Господин — Тот, Кто исцелил её, Кто говорил, как никто другой, — был предан, мучим, распят и умер.

Она вновь и вновь прокручивала в памяти эти последние часы: Его изуродованное лицо, терновый венец, кровь, текущая по спине, гвозди в руках... А потом — мертвое, безжизненное тело. Её сердце кричало, но никто этого крика не слышал.

Ученики были разбросаны. Кто в страхе прятался. Кто пытался осмыслить, как же так — ведь Он говорил, что воскреснет. Почему же теперь всё кажется мраком?

Пётр был сокрушён. Он не мог смотреть в глаза другим. Он предал. Трижды. Он, который клялся, что пойдёт за Иисусом даже в смерть, не выдержал взгляда служанки. Он молча сидел, не ест, не спит.

Иоанн, юный, но верный, пытался утешать Марию, мать Иисуса, но слова утешения были слабы, как сухие листья. Остальные же... были в растерянности. Им казалось, что вся их надежда была иллюзией. Где теперь Царство Божие, о котором Он говорил?

А Мария Магдалина, ведомая болью и любовью, пришла к гробнице ещё до рассвета. Она хотела быть рядом. Хоть с телом. Хоть с гробом. Это всё, что у неё осталось.

Но когда она подошла, увидела, что камень отвален. Пусто. Гроб пуст.

— Нет… — вырвалось у неё.

Паника охватила её. Она побежала, слёзы застилали глаза, ноги спотыкались о камни. Она вбежала в дом, где прятались Пётр и Иоанн.— Унесли Господа из гроба! — закричала она. — И мы не знаем, где положили Его!

Пётр вскочил. Иоанн — за ним. Они побежали. Иоанн опередил, но первым вошёл Пётр. Они увидели пелены, аккуратно лежащие, и головной плат отдельно. Это было странно. Кто крадёт тело и оставляет всё так аккуратно? Они переглянулись. Что-то происходило. Что-то… большее, чем они могли понять.

Но не нашли Господа. Ушли, в смятении.

А Мария осталась. Она не могла уйти. Слёзы текли непрерывно. Она заглянула в гробницу — и вдруг увидела двух ангелов. Один сидел у изголовья, другой — у ног.

— Женщина, что ты плачешь? — спросили они её.

— Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его…

И обернувшись, сквозь слезы, она увидела Силуэт человека. Он стоял там, тихо. В тени. Она подумала, что это садовник.

— Женщина, что ты плачешь? Кого ищешь?

— Господин, если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его…

И вот тут произошло нечто. Он уже готов был уйти. Его дух стремился к Небесному Отцу. Сила Воскресения уже подняла Его, и небо было готово принять своего Сына. Но Он увидел её. Плачущую. Оставшуюся. Верную. Она не просила чуда — она только хотела быть рядом, даже с телом. И Он… замедлил шаг. Его любовь не могла пройти мимо её слёз.

— Мария, — сказал Он.

Одно слово. Но оно было как гром среди тишины. Она вскрикнула:

— Раввуни! — Учитель!

Она бросилась к Нему, чтобы обнять, схватить, прижаться, не отпустить. Но Он мягко остановил её.

— Не прикасайся ко Мне, ибо Я ещё не восшел к Отцу Моему. А иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему.

Её объятия не были отвергнуты — они были лишь отложены. Было не время удерживать. Было время возвещать.

Он дал ей честь первой услышать весть о Воскресении. Но ещё больше — Он дал ей знать, что Отцом Его стал и Отцом её, что Бог Его — теперь и её Бог.

Мария побежала. Она не чувствовала земли под ногами. Она несла самое важное послание, которое когда-либо слышали уставшие сердца:

— Я видела Господа! Он жив!

А где-то в комнате, за запертой дверью, сидели ученики. Они не знали, что их страх вот-вот рассеется. Что за этими стенами начался рассвет мира. Они ещё плакали. Ещё прятались.

Тьма ночи и смерть закончилась. Свет воскресения разорвал мрак их сердец. Мария, как ясный луч ворвалась в этот сумрак неся весть, что Тот, Кто умер, — жив.И всё началось сначала.